Комбинат ЭлектроХимПрибор

Генеральный директор «Росатома» Алексей Лихачев в интервью редакционному директору Forbes Russia Николаю Ускову объяснил, зачем Госкорпорация в год пандемии COVID-19 присоединилась к Глобальному договору ООН с его повесткой устойчивого развития. По словам Лихачева, Росатом сегодня – это «государство в государстве», которое развивает цифровые технологии и альтернативную энергетику, строит амбициозные планы на 30 лет вперед. Миссия «Росатома» при этом остается той же, что и 70 лет назад: атомная энергетика – это мощный институт развития страны.

 

- В начале декабря 2020 года я модерировал конференцию, посвященную целям устойчивого развития, которую патронировал Росатом. Алексей Евгеньевич, зачем эта конференция Росатому?

 

-Николай Феликсович, у этой конференции был большой смысл для нас. Мы надеялись, и надежды наши оправдались, что у этой конференции достаточно серьезный смысл и вне отрасли. В чем, собственно, дело? Наверное, здесь первый и главный импульс – это тот код атомщиков, который у нас в отрасли присутствует. Атомная промышленность создавалась, в первую очередь, для решения социальных и глобальных проблем. Она создавалась для сохранения мира на Земле, для обеспечения СССР (тогда еще) чистой энергией, для решения проблем медицины и так далее. И с этим кодом атомщики живут. Мы не столько индустрия, сколько институт развития страны.

Итак, это наш внутренний позыв – менять к лучшему окружающую среду не только на территории России или стран, где мы присутствуем, а вообще сказать свое слово в изменении планетарной повестки дня. Это внутренний вызов. Внешний же вызов состоит в следующем. В моем понимании, сегодня очень сильно меняется вся парадигма экономической деятельности на планете. Сейчас много говорят о кризисе так называемого «квартального капитализма», то есть о невозможности смотреть на итоги деятельности предприятий исключительно через призму доходов и расходов, прибыли и убытков. Новая экономическая модель, подразумевающая вклад в развитие – то, что мы привыкли обычно считать социальной ответственностью, – не до конца осмыслена и не формализована, но совершенно точно присутствует в фабуле экономического развития.

Мы направили свою заявку для присоединения к Глобальному договору ООН. Этот договор посвящен реализации целей устойчивого развития. Я очень хорошо знаю эту тему по предыдущей работе в Министерстве экономического развития, она мне очень комфортна с точки зрения моих убеждений. Мы решили: «а» – формализовать свое участие в этой большой работе; «б» – вынести свои подходы и решения на суд сотен экспертов-международников по этой проблематике. Мы в течение нескольких дней обсуждали вот этот global impact, то есть наш общий вклад – можно сказать, это девиз всей конференции. Понятное дело, обсуждали в удаленном формате, через интернет – как с ведущими международными организациями (Европейский центр ООН в Женеве, Международная организация труда, ЮНИСЕФ, ЮНИДО, ЮНЕСКО), так и с ведущими бизнес-экспертами (я имею в виду, например, Ассоциацию восточной экономики ФРГ).

Результат этой конференции для нас крайне позитивен. Во-первых, накануне была одобрена наша заявка, то есть мы получили «добро» на присоединение к Глобальному договору ООН. Во-вторых, спикеры, участники конференции – тысячи людей, которые онлайн следили и просматривали потом ее материалы, – все они согласились с тем, что экзамен на дисциплину мы – «Росатом» как глобальная компания, участвующая в мировом развитии, – в общем, мы этот экзамен прошли. В начале декабря для «Росатома» был поднят очень важный рубеж. Все, что было сделано за последние без малого 15 лет в Госкорпорации «Росатом», мы смогли конвертировать в повестку развития нашей страны, мы начали играть свою партию в глобальной повестке развития.

 

- В чем индивидуальность именно Росатома в этой повестке?

 

- Я бы назвал три важных фактора – не в порядке возрастания или убывания значения, а так, что называется, в эмоциональном порядке. Первое: мы сконцентрированы больше всего на экологии и чистой энергии. По разным направлениям: от традиционных до новых видов энергетики, которыми мы занимаемся, в том числе и на цифровизации. Я подчеркиваю, для нас на сегодняшний день наиболее достижимы именно цели экологической и энергетической повестки – это добрая половина из 17-ти целей устойчивого развития ООН.

Второй момент – на мой взгляд, крайне важный. Мы не побоялись заявить о 18-ой цели устойчивого развития! Мысль состоит в следующем. Все 17 целей – это исцеление планеты, той среды, в которой живет человек, включая городскую среду, созданную человеческими руками. Но при этом нельзя не обращать внимания на самого человека! Наша идея – может быть, она прозвучит немного по-формалистски – это идея человекоцентричности в работе корпорации. Это создание условий для раскрытия талантов человека. Не управления человеком, его возможностями, а – переворачиваем картинку! – создание условий для раскрытия его талантов, проактивный подход к развитию человеческой карьеры. Мы в наших городах имеем такой опыт – с детского сада и до «серебряного» возраста, когда человек может формально уже не работать, но при этом активно участвует в социальной жизни региона и своей корпорации, в которой он проработал много лет.

Ну и третье. Это тоже такая индивидуальная вещь. Мне кажется, надо перестать «стесняться» – именно так, в кавычках – говорить о пользе атомной энергетики. Я совершенно уверен, что без продвижения атомной энергетики как зеленой, экологически чистой и устойчивой мы не решим глобальных проблем планеты! Я разговаривал об этом со многими лидерами международных организаций, с национальными лидерами разных стран. У себя в кабинетах они все с этим соглашаются! Даже те, кто не очень активно развивает у себя атомную энергетику. Но эта точка зрения на глобальном уровне пока не артикулирована...

 

- Алексей Евгеньевич, Росатом – это не только атомная энергетика. У вас работает больше 250 тысяч сотрудников. Это «государство в государстве». Расскажите о диверсификации бизнесов внутри корпорации.

 

- Ну, по гособоронзаказу по определенным причинам мы здесь говорить не можем – кроме одной известной фразы, что он и в этом году тоже будет выполнен на 100%. И это особая честь для нас. Это предмет особого контроля во всех смыслах этого слова, начиная с контроля исполнения всех параметров и кончая контролем безопасности. По нашей традиционной кафедре мы продвигаемся достаточно успешно: постоянно работаем над новыми видами топлива, в том числе над топливом, приводящем к отсутствию возможных потерь, это так называемое «толерантное топливо».

По темпам роста наиболее успешно мы продвигаемся по новым бизнесам, что закономерно. У нас широчайшая линейка новых бизнесов. Какие-то из них вышли из наших компетенций, близких к ним. Это, например, экологический проект и экологический бизнес, которым мы сейчас занимаемся. Он родом из огромной работы, которую Росатом провел по ядерному наследию за последнее десятилетие.

Мы наработали определенные практики, государство это заметило и предложило нам (а мы согласились) стать федеральными операторами по работе со всеми самыми промышленно-опасными отходами, это так называемые отходы первого-второго класса. У нас отчасти уже готовые технологии, отчасти вновь приобретенные. Ну и отчасти есть связь нашей ветроэнергетики с традиционными компетенциями в сфере атомной генерации. Один ветропарк нами уже запущен в этом году, еще один мы запустим до конца года. При этом мы поэтапно выходим на стопроцентную локализацию всего оборудования для ветрогенерации.

Очень интересно развиваются линии с нашими цифровыми продуктами. Это тоже родом из атомного проекта. Мы традиционно имеем лучшие в мире – ну, как минимум, одни из лучших – компетенции по математическому моделированию, по анализу и симуляции целого ряда процессов. Все это было активно запущено после решения о запрете ядерных испытаний, которое было принято в начале 1990-х. Мы вынуждены были работать в математическом формате по описанию жизни специзделия. Сейчас мы просто адаптировали наработанные тогда программные продукты, коды под другие задачи, в том числе под гражданские направления. Это программный пакет «Логос», который находится уже в рыночном состоянии, мы его уже реализуем.

Одновременно с этим мы смогли сделать целый ряд платформ в рамках продукта «Полный жизненный цикл предприятия». Это и PLM как таковой, и тяжелый PLM. Здесь нам предстоит еще немного поработать, но мы очень уверенно себя чувствуем на цифровом рынке и уже точно являемся одними из плеймейкеров в российском пространстве. Есть и более легкие форматы цифровых продуктов, такие как «Умный город». Мы и коммерчески его тиражируем, и передали его бесплатно в год пандемии в наши города для внедрения в муниципалитетах. В общем, есть чем похвастаться.

К новым направлениям, конечно же, мы отнесем большую работу на Северном морском пути. Она тоже выросла из традиционной для нас кафедры, из работы ледокольного флота. Но если раньше мы были, грубо говоря, просто извозчиками, то теперь мы становимся логистическими операторами. Мы занимаемся созданием инфраструктурных условий, углублением морских каналов, развитием портовой инфраструктуры, цифровизацией логистики, ну и оказываем, насколько это возможно, всяческое содействие недропользователям для того, чтобы они как можно скорее и эффективнее могли вывозить товары, добытые на северных территориях, на рынки как Запада, так и – самое главное – восточного направления.

Много других новых направлений, которые, конечно же, исходят из высокой технологичности наших процессов. Это и работа по сверхпроводимости, по электродвижению, по накопителям энергии, по лазерной тематике (естественно, в мирных целях – для использования ее, в том числе, при добыче полезных ископаемых и во время чрезвычайных ситуаций, скажем, при лесных пожарах). Короче говоря, у нас где-то около десятка стратегических программ и около 60 новых направлений. Речь идет о десятках новых продуктов. Начинается отдача от тех вложений, которые были сделаны за последние 10 лет. У нас сегодня установлен абсолютный рекорд по выручке по новому продукту. Это где-то около 260 млрд рублей, мы прогнозируем по этому году. Портфель заказов на новый продукт – более триллиона рублей в десятилетнем периоде…

 

- А если сравнивать с вашей основной деятельностью?

 

- Ну, я с некоторыми проектами сравнивать не могу по определенным причинам. Но думаю так, что в нашей валовой выручке мы где-то пока в районе 20% (может быть, чуть меньше) именно по новым продуктам. Но в своей стратегии мы пишем амбициозную задачу: как минимум, удвоить этот вес! То, что мы называем новым, должно составлять без малого половину наших доходов.

 

- Как пандемия вообще повлияла на работу «Росатома»? У меня здесь двойной вопрос. С одной стороны – как эта ситуация, совершенно не стандартная, повлияла на жизнь компании? А с другой стороны – как она вообще повлияла на экономику «Росатома», какие долговременные результаты этого влияния вы видите?

 

- Мы, наверное, как и все, пережили самый тяжелый год на памяти этого поколения. Переживаем… Но вот, если по-простому, эмоционально – то никакого ощущения безнадеги у меня и моих товарищей нет! Как-то очень быстро мы пришли к мнению, что главное, что нам сейчас нужно сделать, – это диалог с людьми. Нам точно нужно вырубить все передаточные звенья информации и просто напрямую начать разговаривать с людьми и получать от них реакцию, понимать, что происходит. Тогда у нас вошло в практику применение моих обращений. Мы на первом этапе два раза в неделю, а потом раз в неделю записывали мои обращения, где я рассказывал, что мы делаем. Заработала горячая линия, и я днями сидел на телефоне, обзванивая как руководителей предприятий, так и точки влияния – тех моих товарищей и друзей, которых я знаю в наших городах. И вот максимальный контакт, как с руководящим звеном, так и с рядовыми работниками, они дали людям ощущение надежды… даже не надежды, а уверенности, что их не бросят! Что руководство госкорпорации точно так же переживает, как и они, находится с ними в одном строю. Конечно, мы потратили немало денег на укрепление медицинской базы. По верхней планке мы не ограничивались…

 

- А цифру назовете?

 

- Я думаю, что самых прямых затрат – на средства защиты, на тестирование и так далее – где-то около 7 млрд рублей на сегодняшний день. Хотя, глубинно, конечно, больше – постольку, поскольку и наши предприятия тратили, и мы приобретали (косвенно, в других покупках) то или иное оборудование для больниц. Ежедневные большие оперативные штабы с присутствием где-то трехсот, четырехсот человек онлайн – это наша постоянная работа. Мы подводим итоги каждую неделю. Смотрим, что происходит, ищем какие-то новые дополнительные пути поддержки и ограничения, если это необходимо.

 

- Все-таки как вы видите влияние пандемии на экономику? Вы представляете в общем одну из крупнейших компаний мира...

 

- Конечно, она тормозит. Ну конечно тормозит.

 

- А как изменится экономика под влиянием пандемии?

 

- Поверьте, сейчас это все гадание на кофейной гуще. Если это просто торможение на год-полтора, «перенос вправо» процессов развития – это один разговор. Если компания сильная, она может даже прибавить во время пандемии, понимаете? Как мы, например. Мы десятки тысяч удаленных рабочих мест за дни создали и сейчас получили новое качество управления в связи со внутренней цифровизацией. А может кого-то это и деморализовать, так сказать, ну просто резко сжать по объему экономических показателей.

В политике то же самое. Мы же понимаем сейчас глобальные тенденции – это уход от интернационализации рынков к патернализму, защита собственных производств, обострение протекционных мер. Торговые войны – и неправедные торговые войны, исходя из разного рода политических симпатий, антипатий. Пандемия становится «усилителем вкуса» этих процессов, понимаете? По логике, конечно, во время пандемии народы должны объединяться и совместно создавать методы, инструменты борьбы с этой пандемией. По факту происходит наоборот! Пандемия используется как одно из средств обострения, эскалации тех или иных экономических политик, геополитических действий. Поэтому пандемия может и ускорить процессы международной интеграции, повысить эффективность глобальной торговли – а может и растянуть. Это будет зависеть от влияния игроков.

 

- Как глобальная компания вы наверняка теряете какое-то количество талантливых сотрудников, которые, работая в другой стране, просто остаются там. Или этого не происходит?

 

- Нет, пока этого не происходит. Скорее наоборот. В странах, в которых мы работаем – начиная с таких вполне себе ядерных держав (с ядерной энергетикой, я имею в виду), как Венгрия, Финляндия, Китай, и кончая совсем новичками, – ну конечно, к нам рвутся. У нас престижно, у нас достаточно высокие зарплаты, у нас интересно. И это если смотреть на поколение двадцатипяти-тридцатилетних – тех, кто уже начинает осознанно трудиться. Конечно, самое вдохновляющее для них – это изменять мир.

Я хочу вернуться к тому, с чего мы начинали. Зарплаты, конечно, важны! Но все-таки уровень жизни и в стране, и вообще на планете сейчас чуть-чуть подрос, и большинству тех, кто работает с нами и у нас, уж так вот совсем-то каждый рубль считать не приходится. Но абсолютно мотивирующим является изменение мира. Абсолютно мотивирующим! Изменение жизни к лучшему – в городе, где я живу, на предприятии, где я работаю, в моей любимой стране, в целом на планете... Мы проводим очень много мероприятий с молодежью, с молодыми специалистами, и вот эта повестка изменения мира к лучшему, исцеление планеты, исцеление своих городов, где мы живем, – она очень важна…

 

- Но вы чувствуете ее в России? Я хочу поделиться своим опытом. Мы второй год делаем рейтинг Forbes, посвященный лучшим работодателям. И там, собственно, есть критерии, связанные с деятельностью компаний по изменению мира, по развитию человека – в принципе, это такая мощная импакт-составляющая. Но за два года измерений мы пришли к очень печальному выводу: для большинства опрошенных нами специалистов на первом месте все-таки стоит зарплата и социальный пакет, а уже потом все остальное. И это очень сильно отличается от опыта наших американских коллег, которые проводят те же самые измерения у себя – там действительно экологическая повестка очень важна для сотрудников компании, и они ставят ее часто выше, чем свою зарплату. В России мы этого пока не наблюдаем.

 

- Наверное, соглашусь: в целом, в России пока в таких технологических компаниях, корпорациях государственных, зарплата для среднестатистического человека имеет превалирующее значение. Но все-таки удельный вес ее влияния на принятие решения – он уменьшается. И я знаю большое количество примеров, когда люди приходят в Росатом из других корпораций, где.… У нас не самые высокие зарплаты, поверьте! Далеко не самые высокие зарплаты, не будем обсуждать цифру в силу определенных причин. Просто приходят из энергетического сектора, из цифровых частных компаний, которые сейчас на хайпе – с точки зрения и зарплаты, и авторитета. «Мы хотим к вам!» – «А почему?» – «Вы тут на Россию работаете». Понимаете? Вот эта работа на страну, а значит, ее изменение к лучшему – все-таки для очень многих молодых людей сейчас является основной мотивацией.

 

- Ну, дай бог, чтобы это стало основным.

 

- Да, мы только в начале пути. «Мы – Россия» и «мы – Росатом». Нам нужно было, конечно, после 1990-х как-то вернуться к нормальному образу жизни. Не будем говорить о том, что такое 1990-е – это, наверное, тема отдельного интервью. Судя по вашему возрасту, вы хорошо понимаете, что это такое. И конечно, сразу после 1990-ых говорить: «Нет, нам ничего, ни куска хлеба не надо! Мы только за идею!» – это себе невозможно было представить. Должно было смениться поколение. Все, кто пережил развал Советского Союза, все кто пережил 1990-е и первые годы 2000-х, пока все вставало на свое русло... Конечно, это мое поколение, в первую очередь. Опять же, не для интервью: это как моя бабушка, которая после войны всегда держала мешок сахара. Те, кто пережил 1990-е, немножко держали всегда мешок сахара у себя, понимаете? Потому что мы знаем, что это такое, когда детей нечем кормить! И я помню, когда я приходил на вещевые рынки в Горьком, в Нижнем Новгороде, на продуктовые, и когда по этим рынкам стояли радиофизики, физики и химики, с которыми я вместе заканчивал факультет, и торговали там полотенцами, морковью, картошкой... Понимаете, просто комок в горле был!

 

- Каким вы видите Росатом, скажем, через 30 лет?

 

- Росатом через 30 лет… Ну конечно, это глобальная компания. Чтобы Росатом был в общественном понимании абсолютно узнаваемой – и узнаваемой позитивно – глобальной компанией. Чтобы на всех континентах у нас была своя повестка дня. Широкая, с обязательным доминированием атомных технологий, конечно. Это будут другие технологии, не сегодняшние – точно будут другие. С обязательным доминированием атомных технологий, но и с огромным портфелем неядерных компетенций, начиная с фундаментальной науки, кончая всеми цифровыми продуктами, искусственным интеллектом, квантовыми технологиями и так далее. Это вот, так сказать, облик. А содержание… Конечно, самое главное – это для меня основной вызов – мне очень важно понимать, что через 30 лет огромное количество талантливых людей из разных стран, с разным цветом кожи, говорящих на разных языках, будут стремиться всеми силами попасть на работу в Росатом.

 

Источник: Forbes Russia, 29.12.2020 г.